Автор неизвестен - Журнал День и ночь
Прошло много лет, и вот в Переделкино, в библиотеке дома отдыха писателей, мне попалась книга его стихов, изданная после смерти. Оказалось, что он писал очень хорошие стихи. Стихи трагические, и вместе с тем — героические. И я теперь лучше понимаю его — он не был создан для счастья, удачи, творчества, карьеры, семейной жизни, и чем ещё мы тешим своё воображение? Он создан был как знак, как символ, краеугольный камень, если хотите. С ним было надёжно, спокойно и уверенно, если вы понимаете, о чём это я.
г. Уфа
Михаил Тарковский
Перед охотой
Я снова в этой старой мастерской,
Где помнит твои длинные ресницы
Гладь зеркала. Где светятся страницы,
К которым прикасалась ты рукой.
Здесь холодно. Меня уже давно
Не греют по ночам ни эти стены,
Ни времени пустые перемены
Ни древности священное вино.
Открою дверь и выйду налегке.
Мелькает каменистая дорога
И посох трётся в жилистой руке.
Я нищий, и моё последнее добро —
Шершавый камень твоего порога,
Я об него точу своё перо.
Весна — недомогание погоды,
Сырое перемигиванье звёзд,
Дороги, повернувшие в объезд
И непривычно ранние восходы.
Весна — каприз беременной природы,
Озноб земли, бессмысленный протест
Морозов и тяжёлые, как крест,
Но неизменно радостные роды.
А человек вне времени и места
Стоит, чужой природе и себе,
Кусая лихорадку на губе,
И вдруг бежит сквозь сумерки туда,
Где в полутьме лилового разъезда
Трубят о невозможном поезда.
На светлом небе ни полоски,
В морозной дымке поворот.
Здесь новый день, и ложе «тозки»,
И скалы серые Ворот.
Бахта! Когда он станет давним,
И этот снег, и этот кров,
Я буду бредить каждым камнем
Твоих далёких берегов.
Где, приглушённая снегами,
Велась война без баловства
С моими вечными врагами,
Где были в ярости добиты
Неотомщенные обиды
И плоти жалкие права.
Я всё отдам за это вдовье
Лицо земли, где дождь, как штрих,
Где жизнь — сплошное предисловье,
А смерть загадка для живых.
Где всё, что есть, — и грех, и слава —
Лишь голос предков в нас самих,
Где мы не заслужили права
И в мыслях быть счастливей их.
Я не уйду из камеры сонета,
Из плена неподатливой строки,
Пока его холодного скелета
Не переплавлю в золото реки
Далёкого приснившегося лета,
Доспехов не разрушу в черепки
Прикосновеньем ласкового света
И бабушкиной сдержанной руки,
Не изотру в мельчайшие пылинки
О дядин уходящий силуэт
И слюдяные окна керосинки.
О пеночку, в струящейся берёзе
Поющую устало… Как поэт,
Уже давно тоскующий по прозе.
Из Горация
Милая моя, чьей мы ждём помощи?
За моим окном застывшая вишня
И в погожий день так и не решится
Шевельнуть веткой.
Много ли, скажи, радости в гордыне?
Я ли не смогу быть тебе опорой?
Сколько не молчи, врозь не пережить нам
Долгую зиму.
Только прикажи — на полу у двери
Лягу, покорный. Для себя возьму лишь
Мелочей пустяк и стихов любимых
Ветхую книгу.
Мне и одному в заброшенном доме
Знать, что ты живёшь, было бы радостью,
Если бы я мог на твои морщины
Смотреть без боли.
Туман
1.
Хотя бы раз уехать вдаль, где нету
Не знаю кем придуманных забот
И где тебя никто не узнает
По кашлю, пиджаку и силуэту.
Мне снится ночь, готовая к рассвету,
Чужого неба странный разворот,
Неяркий свет, оконный переплёт
И тишина, похожая на эту.
Мне снится лист бумаги на столе,
Набоковская бабочка в стекле,
Альпийское спокойствие отеля.
О, Господи… И как бы я берег
Бессмысленную песню коростеля
И тучи золотистый козырёк.
2.
Не мучь меня своею красотой,
Не простирай доверчивого крова —
Я слишком много принесу чужого
В твой дом, ещё никем не обжитой.
И говорить о будущем постой:
Я осень понимаю с полуслова.
Пора, мой друг… Холодный и густой,
Плывёт туман вдоль берега седого.
Чем я украшу молодость твою?
Поверь, я сам себя не узнаю,
С тех пор, как лишь в тумане оживаю
Среди родных и милых мне теней,
И вместе с ними молча допиваю
Тоску и славу их далёких дней.
3.
Который день сосульки на весле
Поднятой шлюпки. Океан без края.
Каюта. Ночь. Постель, слегка сырая,
И «Тёмные аллеи» на столе.
Мы рождены в пути на корабле,
Идущим в неизвестность, невзирая
На слёзы стариков, что умирая,
Не прекращали думать о земле.
Когда во сне кончаются скитанья,
И милые в тумане очертанья
Я узнаю, тоскуя и любя,
Я просыпаюсь. И во тьме беззвёздной
Стою, как тень, у поручня над бездной.
О, Муза! Что б я делал без тебя?!
4.
Я в эти дни волнуюсь неспроста,
А ты одна в таинственной печали
Стоишь на просыхающем увале
И озираешь милые места.
Была и мне по силам красота,
И в свой меня черёд не миновали
Дымы отодвигающейся дали
И взора напряжённого тщета.
Теперь иные ближе мне картины,
Там берег белый, колотые льдины
И лодки занесённая корма.
И на душе яснейшая погода,
И вся её мятежная природа
Давно в ладу с заботами ума.
5.
Там на заре бубнят тетерева,
В тумане сосны высятся, безноги,
И тень ветлы маячит у дороги
Как чья-то прорастает булава.
Там у костра, горящего едва,
Три брата спят, не ведая тревоги.
Им холодок поеживает ноги,
Им пепел осыпает рукава.
В то утро не над их ли головами
Шептались птицы вещими словами:
— Кого зовёт любимая с крыльца,
Кого земля сырая, а кого-то
Рубаха, пожелтевшая от пота
И нищая дорога мудреца.
Тревожная и тихая погода,
Высокие, как небо, дерева,
И штукатуркой сыпется листва
С немого протекающего свода.
Есть в жизни предков древняя свобода
Платить судьбой за лучшие слова.
Их Муза в смертный час ещё жива
Величьем исчезающего рода.
Так жив и я. И Лира не забыла,
Как падал снег на чёрные стропила
Нагих ветвей. Как осень, сжав уста,
Ушла одна с пустынного бульвара,
И новый день не поднял с тротуара
Перчатку пятипалого листа.
Перед охотой
1.
Дай адрес. Уезжай. Мой Енисей
В огнях судов и неподвижных створах,
С утра туман, шаги по гальке, шорох
Заклёпок и пески в следах гусей.
Уже без шапки холодно, уже
На рыжий лес пикирует кедровка,
И бродит вдоль по острову верховка,
Как шкипер по оставленной барже.
Каюта. Блик воды на потолке.
Стук лодки под бортом у теплохода.
Рывок шнура и давняя свобода
До берега домчаться налегке.
2.
Седое утро. Груз на берегу.
Отставшая кричит в тумане ржанка
И в красной куртке смотрит горожанка
С высокой палубы на серую тайгу.
На избы серые, на серый берег, где
Мотор в следах дождя и холод рукояти,
И лодка длинная, как «Песнь и Гайавате»,
Уже стоит, качаясь на воде.
Широкий плёс. Предчувствием шуги
Речную сводит кожу. Холодает.
И небо осторожно покидает
Косое облако с краями из фольги.
3.
Дрожат борта. Мотор гудит струной,
Настроенной на ровное движенье
Без спешки, и деревьев отраженье
Коверкается масляной волной.
Напарник, запакованный в сукно,
Сидит поверх мешков спиной по ходу,
Уставившись сквозь выпуклую воду
В узорчатое галечное дно.
И, отвалсь на рог бензопилы,
Болтает спирт в полупустой бутылке,
А ветер треплет пену на обмылке
Водой и временем изъеденной скалы.
За мысом снежный чудится заряд,
И с лиственниц дождём слетает хвоя,
И ощущенье воли и покоя
По телу растекается, как яд.
Сольвейг прибегает на лыжах..
